Потом от меня неделю все придворные шарахались, как от чумного. А Бернард мне рассказывал, что болтают, злил меня, смешил… А я только радовался, что поднял такой старый труп — сложно сделать так, чтоб он не рассыпался по дороге.
Помню, то лето выдалось холодным, сухим и ветреным. Серое лето. Небо в тучах, всё время в тучах, ветер их развевает, как потрёпанные плащи бродяг, и деревья шумят.
— Те, кому удастся выжить в этом замке этой ночью, мой дорогой государь, — сказал Оскар, — никогда не забудут своих удивительных переживаний. Грядёт ночь смертного страха. Если вы позволите мне высказать своё мнение насчёт человеческих дел, то, по-моему, те, кто предал своего короля, честно это заслужили.
Он помолчал. Я видел, как дрожат его пальцы. Ему понадобилось некоторое время, чтобы заставить себя говорить спокойно.
Я знаю, большинство людей, когда Тех Самых видят, в обморок грохаются или непроизвольно писаются — но это просто потому, что люди до судорог боятся стихии. Неподвластной силы. Те Самые — это и есть стихия. По-моему, тут не бояться, тут любоваться надо. Такая у него была броня дымящаяся, багровая, мерцающая… Рога — как два золотых клинка, из глаз — острое сияние, кусочки огня стекают по железной маске, как слёзы, на пол падают, гаснут… Красиво.
Весь Нарцисс в одной фразе. Что ещё можно добавить? Зато, перейдя из кабинета в приёмную и рассматривая парадный портрет Розамунды, Питер вздохнул и сообщил с комическим шельмовским возмущением: