Тодд и Марианна тоже были «мои», поэтому Питер мог развлекать их часами, если меня задерживали дела. Это его качество решительно мешало Марианне ревновать. Забавно, ведь её фрейлины, разумеется, ехидно сообщили ей, что Питер проводит ночи в моей спальне, но моя дорогая курица не могла поверить в «этот вздор», убеждённая, что мой фаворит безответно влюблён в неё. Он же говорил ей такие утончённые комплименты — в лучших деревенских традициях! Даже увидев как-то раз Питера в роброне голубого бархата, с белыми розами в напудренных волосах, раскрашенного и набелённого, передразнивающего с утончённой, беспощадной и уморительной точностью светскую жеманницу, Марианна только закатилась смехом так же, как и я. Питер был для неё «комедиант», «озорник» и «вечно устраивал всякие глупости», и Марианна, несмотря на это, а может, и благодаря этому, относилась к нему нежно, право, нежно, куда нежнее, чем к кому бы то ни было из моего окружения.