Тяжёлые выдались три месяца. Я про всё забыл, даже книг не читал, ходил как в тумане. Всё казалось — теперь начнётся совсем другая жизнь. Не то чтобы даже счастливая, а просто — потеплее, чем эта. Всё равно что отдали бы мне Нэда и он бы спал рядом со мной осенними ночами, когда за окном льёт и ветер воет, а весь мир против тебя, и ты кусаешь подушку, чтобы не взвыть на весь дворец…
Я иллюзий не питаю. Я рос маленьким безобразным гадёнышем. Но — умным. Я читал и наблюдал, читал и наблюдал. И всё, что прочитывал или видел, принимал к сведению.
Спросил. Молодец. Я думал, что уже ничему не удивлюсь, но чего я не ожидал, так это подобного вопроса. Потому что это касалось уж очень старой занозы. Нэда. Бедного Нэда.
Тогда я понял, что моя молодость кончилась. И эта мысль уже не могла ранить меня больнее, чем все прочие.
Я читал протоколы допросов. И присутствовал при допросах. Под пытками — в том числе. Меня тошнило от увиденного и услышанного. Иногда мне до судорог хотелось, чтобы всё кончилось. В такие моменты я посматривал на запечатанную воском бутыль с ядом почти вожделенно.
Я отправляюсь на войну один, в сопровождении только мёртвой гвардии. Живые понадобятся здесь, в стране должен быть порядок. Это во-первых. Во-вторых, моя метресса, баронесса Марианна, вероятно, родит в начале мая — на случай если я не вернусь к этому времени, объявляю сейчас: дитя моё. Бастард короны Междугорья со всеми полагающимися правами. И наконец, в-третьих: если во время моего отсутствия премьер и канцлер доведут страну до голодных бунтов, то по возвращении я повешу обоих.