К полудню на третий день около превращённого в мой лагерь постоялого двора появились герольды Ричарда.
— Видишь, — прошипел на два тона тише, — я выполнил все твои поганые условия… ради спасения своей страны… Но теперь — верни мою жену!
— Ничтожество! — взвивался вельможа. — Мы с тобой в одном кабаке не пили!
Кажется, на следующее утро Людвиг спросил, почему я не записываю своих мыслей в дневнике.
Я не влюблён в неё был, нет… Но она меня занимала. Даже очень. Я всё думал, что она мне станет подругой, родным человеком. Что всё будем обсуждать вместе, разговаривать…
Я смотрел на её лицо и видел, как презрение постепенно исчезло, но я не знал, какими словами назвать другое выражение — то, что появилось. Мартовский холод вокруг вдруг превратился в молочное тепло — я так это почувствовал.