И со мной заговорил в точности, как отец. Так же благодушно, весело и снисходительно.
Несколько мгновений ничего не происходило, только внезапно похолодало. Питер вопросительно взглянул на меня — Агнесса хихикнула, — и тут мы услышали этот шелест. Шелест наполнил лес, наполнил небеса, туман взвихрился от множества крыльев. Картина вышла действительно удивительная — нетопыри, совы и вороны летели со всех сторон и кидались к ногам Оскара, оборачиваясь в полёте.
— Теперь у вас хватает жестокости попрекать меня послушанием! Как я могла ослушаться отца, как?!
И оба разом посмотрели на меня. Дар во мне прекратился в море огня, ударился в эту стену темноты приливной волной. Любовь, ярость и тоска.
— Я, — говорит, уже не хихикает, а трясётся, — не хотела… я не знала… мне господин канцлер сказали… будто вы ему говорили… а я госпоже Марианне сказала по дружбе…
Я сидел на краешке ложа и ел конфеты. Миндаль в сахаре, точно помню. С тех пор ненавижу этот вкус до рвоты — как случается что-нибудь стыдное, тяжёлое, больное, так во рту этот привкус. Сладкий, горьковатый, ореховый.