Мы все уже знали, что монах проснулся. Я ощущал его — мог ли он не почувствовать меня?
Рейнольд с заметным трудом разжал руку с платком. В камзоле и рубахе зияли прожжённые дыры, а Сумеречная видимость плоти обуглилась почти до кости. Я прикинул, сколько времени ему понадобится, чтобы восстановить своё тело, мучаясь от дикой боли. Брезгливая гримаса на лице Оскара сменилась невольным состраданием.
У меня и вправду всё внутри переворачивалось.
— Об вас, ваше величество, — говорит, — болтают, конечно, что ваша сила — из ада, а что по мне — так кто бы ни был в союзниках! Дело-то вышло отменное. Может, оно, конечно, и не божеское, но отменное. Сколько баб плакать не станет — я это так понимаю, ваше величество…
Он послушно сказал: «Эрнст» — почти без паузы.
А я беседовал с премьером и с канцлером о наших внутренних делах, так — не торопясь. Счета сводили, смету прикидывали на нынешнюю зиму, обсуждали какие-то пустяки: цех столичных кузнецов просит высочайшего позволения вывешивать штандарты с двумя языками пламени вместо одного, а бургомистр предлагает запретить подмешивать старое варенье в новое…