— То есть, — говорю, — ты бы не стала рассказывать?
Оскар чуть-чуть повёл плечами. С видом «я прав, а впрочем, воля ваша».
Я просто содрал простыни и швырнул в угол.
— А ты лихо скачешь верхом, — говорю. — Любишь охоту?
Вернее, догадывался. Со мной-то все эти фрейлинки вели себя этак официально до невозможности и просто леденели, как декабрьская луна. Смотрит такая на меня, болезного, с омерзением. Губки подожмёт, сощурится. «Ваше высочество, умоляю, простите меня, я тороплюсь». Я то радовался, что на мне ошейник, то жалел об этом — так убить хотелось.
Через минуту он стоял передо мной на коленях и пил мою кровь и мой Дар, а я гладил его по голове. И его девочки стригли меня глазами, готовые вывернуться из собственной тени за каплю проклятой крови…