– А что, лучше, чем трупы, – вскинув брови, с ехидцей произнесла Ангелина.
Шли плотной кучкой, постоянно сообщая в эфир, что все чисто. То тут, то там приходилось огибать заросли кустарника и ямы. Я на всякий случай просматривал все аурным восприятием.
– Вот бы и остальные так делали. Тихо жили сами по себе. Мне как-то не страшно от бога-банкира или духа барахолки.
– Тоже мое, – ответил Максим Евгеньевич. – Невинно убиенная крепостная. У меня, кстати, целая коллекция привидений. Штук семь. Но остальные на даче. Там и монахи, и дети, и даже из новых один есть, летчик-истребитель. Со Второй мировой остался. А Марфу здесь оставил. Она вместо дежурного освещения работает. Сидит себе потихоньку, вышивает, тусклое свечение отбрасывает.
Мы неторопливо шли к красивому и величественному зданию со стоящим напротив него памятником незабвенному вождю пролетариата, взирающему на площадь своего имени.
Я вздохнул. Ситуация тяжкая. Этот не мелочь, которую можно нахрапом взять. Кабан куда матерее тех, что нападали раньше. И никакого начальства рядом нет, никто подсказать не может. Я вообще самый главный. Что бы сделал Белкин, будь он здесь? Сначала бы наорал на нас, особенно на меня. Мол, дебил, ты когда своей профессорской башкой думать начнешь как военный? Подумаем, однако.