"Только автору от этого ни горячо, ни холодно, - подумал я, - денег он не увидит". Вслух этого я говорить не стал. У Циммермана свои интересы, у меня - свои.
- Пусть так, - кивнул Концевой. - Хорошо, взяли власть. А что дальше? В стране голодно, не хватает самых необходимых товаров. И это положение ухудшается. В чем обвинят новое руководство. Начнутся бунты. Что делать?
Кто б сомневался? В том времени даже в Минске вокруг припаркованной иномарки собиралась толпа. Диковина. Что говорить про деревню?
- Буду, - сказал я и положил трубку. Началось, значит. Странно, но я был на удивление спокоен. Даже рад. Хотя переворот мог кончиться плохо. В случае удачи результат тоже не известен. Но я хотя бы попытаюсь изменить известную мне историю. В той жизни у меня такой возможности не было.
К моему удивлению разговор не затянулся. К концу обеда мы обо всем договорились. Благотворительный фонд "Дина" (название предложил я) возглавил попечительский совет из трех человек: меня, Циммермана и Байера. Последнего избрали председателем совета - единогласно. Кандидатуру предложил я, Циммерман кивнул. Байер заулыбался и расправил плечи.
- Вот так, майн либен дамен унд херен. Разве Солженицын не знал, что письма военнослужащих просматривает цензура? Знал. Но апломб, который ему свойственен, заставил забыть об опасности. Солженицын считает себя мессией, призванной спасти мир. Это его право. Кто мы, чтобы судить этого великого человека?