Поворочавшись, Майя кое-как пристроилась на твердой подушке (в самом деле она камнями набита, что ли?) и почти уже уснула, как по Эбервиль-хаусу разнесся леденящий душу вопль.
Наконец все записки были собраны в пузатой золоченой вазе, украшенной (точнее, обезображенной) препошлейшими эмалевыми розами.
– Ну так постойте, – негромко произнес викарий, явно наслаждавшийся спектаклем.
А вот меня пребольно схватили за ухо и дернули так, что я взвизгнул.
Джинто посмотрел на нее преданным взглядом, а потом лизнул коленку.
– Насколько я могу судить, рука сломана, а лодыжка то ли вывихнута, то ли просто ушиблена, – пожала плечами Майя. – Однако я не медик.