– Да, те самые. В немецкую слободу этот мусор больше не повезем. Возьмите дров из поленницы и сожгите все это к чертовой матери.
– Вытаскивай их во двор по одному. Сами справимся?
– Стой, куда пошел? Я ж еще не закончил, – удивился царь. – А за халатность и попустительство да над гостями чужедальними насмехательства глупые велю тебя наказать десятью плетьми прямо посередь двора. Или ты деньгами откупишься?
– Еремеев, будь другом, поймай мне этого голосистого умника и сунь в поруб. Мы с ним вечером разъяснительную беседу проведем, – на ходу попросил я и шмыгнул в калитку.
– Никак нет, воевода-батюшка. Я как утречком-то проснулся, крылышки расправил, шейку к солнышку потянул, так и… едва на спину не хлопнулся. Пресвятая Матерь Божья, что ж это со мной сотворилось?! Оглядел себя – весь в перьях, ровно пташка перелетная, но покрупнее в теле буду. Подбежал к ведерку, глянул в воду – как есть петух! А тут и бабуленька наша входит, чтоб ей в гробу не кашлялось…
– Никитушка, плохо дело! Надо этим жмурикам до заката осиновый кол в грудь вбить и либо сжечь, либо в землю зарыть да могилку солью присыпать, чтоб, не ровен час, не встали.