— То виснет эвон, то не виснет, — закончил Пьеро. — Да, и это оно. Это тоже оно.
Так или иначе, капустой пахло; пахло капустой. Рот Септимия наполнился слюной, которую пришлось сглатывать в два приёма — плеваться на улице дозволялось только электорату. Чтобы не терзаться, Попандопулос решил, что несколько листочков перед ужином ему не повредят — и в переулочек-то завернул.
Не особенно задумываясь, Буратина ухватил посудинку и отхлебнул. Рот сладко обожгло, по горлышку прокатился ароматный клубочек, в желудке как будто включилась лампочка. Бамбук повертел в руках ёмкость и понял, что мембрана ему не понадобится: автоклав сам почистил раствор и отделил отходы, которые оказались очень даже ниччёсики.
От подступающей дрёмы его отвлекло странное поскрипывание. Звук был такой, как будто кто-то осторожно подпиливал доску.
— Я всё слышал. Сочувствую, — раздался почти что над ухом голос сверчка. Тот, оказывается, выполз из своей щели и снова устроился на прежнем месте, уцепившись за едва заметные неровности стены.