И за пульсом, за медным запахом крови слышится биение чужой жизни. Разрыв-цветок ворочается, раздирая едва-едва заросшие раны. Разворачиваются тонкие плети молодых побегов. Лопаются пузыри вакуолей, наполняя кровь ядом.
— Я… я боялась, что меня кто-то увидит… а дом горел…
И Райдо понятия не имел, как успокоить ее, избавить от этой боли, которой она не заслужила.
Раздражение? Гнев? Или… напротив, Альфред выглядит донельзя довольным собой, словно получил от Райдо именно то, чего добивался? А чего, собственно говоря, добивался?
Она зачерпывала ложкой суп, подносила к губам, едва заметно наклоняла голову, проверяя на месте ли Нат, точно подозревала его в желании эту самую ложку отнять, и после этого глотала. Зачерпывала другую… и в этом ритуале виделось многое.
И дождь начался, мелкий, бисерный. Под этим дождем таяли остатки сугробов, и дом менялся, избавляясь от поношенной зимней шкуры.