Под самостоятельную работу Глун отвел половину первого занятия. Мне этого времени тоже вполне хватило, чтобы описать «что, как и почему». Финалом сочинения стали глубочайшие извинения за опоздание и заверения, что сделаю все, дабы избежать повторения ситуации.
Мои брови медленно поползли вверх. Мне ведь не чудится, верно?
Я глубоко вздохнула и кивнула. Точно знала, что не ослушаюсь этого приказа, и, вероятно, поэтому на глаза навернулись такие горькие, но такие нежеланные слезы.
Вообще, Эмиль не спрашивал, а утверждал, но это не помешало мне пожать плечами и сделать вид, будто я не при делах.
– Сестра! – И после недолгой паузы: – Вот кто бы мог подумать?
Все. Мат! Не тот, который чистый и русский, а другой – банальный, шахматный. И сердце, вопреки всякой логике, наполняется невероятной радостью! Хочется обнять весь мир, призвать тысячу пульсаров и крикнуть о том, что я… все-таки мазохистка, и мазохизм этот, похоже, не лечится.