- Так и знал, что будет какой-то подвох. Ну, тварь доманская...
- Ага; бают, из Приасска аж. Вот помощник его - ненашенский, хотя по-нашему хорошо, складно балакает. Только с говором таким странным...
Поставив безучастную ко всему девицу вплотную к дереву, чтобы хоть чуть-чуть минимизировать угол "обстрела", я принялся "прогреваться". Заметив это, Тень заинтересованно притих: понял, что мне всерьёз не до него, и сейчас будет какое-то развлечение.
- А почему ты меня-то уговариваешь? Сам бы побежал, у тебя это хорошо получается, - я пожал плечами. Чтобы видеть макушку приближающегося существа уже приходилось задирать голову, а до него самого оставалось ещё около сотни саженей.
- Не надо, сынок, ты ещё очень слаб. Спи, ни о чём не волнуйся! Сейчас, только воды попей, - он приподнял мальчика за плечи, поднося к его губам сложенную лодочкой ладонь. Мальчик сделал несколько судорожных глотков и прикрыл глаза. Старый офицер бережно уложил его, накрыл одеялом, отечески погладил по голове. Потом точно так же тихо проверил состояние второго мальчика, вздохнул и двинулся обратно к столу. Я всё это время простоял за занавеской, в аршине от Лесислава, и пытался разобраться в своих эмоциях. С одной стороны, затопило огромное облегчение от того, что оба мальчика живы, но, с другой, нельзя было не отметить, что самочувствие их оставляет желать лучшего, и они совершенно не обязательно выживут. Неизвестно, что хуже для бывшего танкиста Вольдима - непримиримое известие о смерти ребёнка, или его медленное угасание в течение нескольких дней у отца на руках.
Я принял из его холодных рук стопку одежды и в зеркало отполированные сапоги. Развернул гимнастёрку и восхищённо присвистнул: мужик был излишне скромен. От новой мою когда-то потёртую и недавно основательно порванную гимнастёрку если и можно было отличить, то с трудом. Не иначе, домовые постарались!