– Я могу и ошибаться, – неуверенно пробормотала я. – Он ничего такого пока еще не сделал…
Поджав губы, я с мрачной сосредоточенностью разглядывала стену. Мне предстоит еще долго переваривать услышанное, прежде чем я готова буду делать какие-то выводы о поступках отца и об их причинах.
– Точно? – подозрительно нахмурившись, спросила я.
– Потому что все прочие боятся и лицемерят, – ни на секунду не задумываясь, ответила матушка. – На то и родная мать, чтобы говорить сыну правду. Какой бы неприятной она ни была.
Мы почти уже добрались до угловой комнаты, использовавшейся в качестве приемной, но, не доходя до нее нескольких шагов, Дамиан неожиданно открыл другую дверь. И знаком предложил мне войти. Я послушалась – а разве у меня был выбор? В комнате оказалось темно, но Дамиан пересек ее уверенным шагом и отодвинул в сторону одну из висевших на стене картин. Затем нажал на какой-то рычаг. В комнату сразу же ворвался гомон голосов, и я быстро сообразила, что это собравшиеся в соседнем помещении слуги бурно обсуждают события сегодняшнего вечера. Дамиан, опять-таки жестом, подозвал меня подойти поближе. Как оказалось, за картиной было проделано небольшое окошко, ведущее в соседнюю комнату – ту самую угловую приемную. Обычно оно было закрыто не только самой картиной, но и своего рода ставнем, сливавшимся со стеной. Поскольку здесь было темно, а с той стороны, наоборот, горели свечи, нас оттуда было не видно, в то время как приемная, напротив, была, как на ладони.
– А что, разве виконт болен? – оживилась я.