Мы ехали долго, во всяком случае, так мне казалось. Выглядывать в окошко кареты мне не позволяли; оба окна были тщательно закрыты темно-синими занавесками. Кляп тоже не вытаскивали, и руки оставили связанными.
На долгие размышления времени не было: стук в дверь повторился и был на этот раз еще более настойчивым. Захлопнув дверцу шкафа, я под взглядом совершенно ошарашенного Дамиана метнулась к книжным полкам в поисках нужного тома. А уж потом, с книгой в руке, пошла открывать.
– Не исключено, что это со временем пройдет, – обнадежил доктор. – Через месяц или два. Пока трудно говорить наверняка. Я понимаю ваши чувства, Вероника, – мягко произнес он. – Девушки не для того выходят замуж, чтобы всю жизнь ухаживать за безнадежно больным человеком. А вы лишь совсем недавно стали его женой. Но тут ничего нельзя поделать. Приставьте к нему сиделок. Проводите с ним столько времени, сколько сможете. Читайте вслух, пусть его как можно чаще выносят в сад. Жизнь так или иначе наладится. Во всяком случае, устоится.
Амандина все еще стояла без движения, но даже по ее спине, по чуть сведенным вперед плечам, по слегка согнувшейся шее было видно, что от ее прежней уверенности не осталось следа. А между тем Дамиан встал со стула, обошел бывшую экономку, словно она была неудачно поставленным предметом мебели, и вышел из приемной, оставив дверь открытой. Разговор был окончен.
И постепенно, по мере того как карета продвигалась через поля к деревням, а потом через деревни к городу, эйфория отступила, а на ее месте поселилась тревога. Поначалу она была едва ощутимой, сопровождала меня легким фоном, но, стоило мрачному силуэту замка показаться из-за склона очередного холма, беспокойство захватило меня без остатка. Что-то будет…
Я подошла поближе и присмотрелась. Это были две книги, судя по обертке, только недавно доставленные по почте из какой-то иногородней лавки. Я аж вздрогнула и поднесла руку к горлу, увидев, в каком состоянии была верхняя из них. На обложке красовалось большое коричневое пятно. Словно в знак издевки над кропотливым трудом каллиграфа и художника-миниатора, оно похоронило под собой часть иллюстрации и вторглось на территорию названия. Это казалось особенно кощунственным, учитывая, что каждая буква состояла из переплетения изображений птиц, зверей или рыб и являла собой крохотное произведение искусства. Два пятна поменьше были посажены сбоку, разом портя около половины страниц. Судя по их форме, это были следы, оставленные подушечками пальцев, перепачканных… в чем?!