Или напротив, у страха глаза велики? Сколько лет минуло как-никак… и быть может, ослабела колдовка, оттого и вернулась на прежнее место, которое еще помнит вкус пролитой крови?
— Пусти, — косу она перехватила, а просьбу подкрепила ударом в нос.
— Аврелий Яковлевич, а чем это вы меня мажете?
— Почему нет? Согласись, он хорош… почти как Себастьян…
Аврелий Яковлевич бережно положил кость на блюдце и белой салфеткой укрыл.
— Кто? — взвизгнула Лизанька, испытывая преогромнейшее желание государевым бюстом в окно запустить, потому как за окном этим виден сад, и стол, белою скатеркой застеленный, и самовар медный, дымящий… и маменька, которая дорогому зятю чаек подливает, а он, подлый обманщик, знай, кланяется и ручки целует…