Лихо обернулся и рявкнул. Человеческую речь он понимал прекрасно, и королевский изысканный пассаж оценил по-своему.
— Однако вот к личному знакомству, признаться, не готов… да и то, Ваше Величество, в вашем-то почтеннейшем возрасте пора бы и на покой… желательно, вечный.
А в последние годы Россь ожила, стала поглядывать на запад, припоминая королевству былые обиды…
Дрянной выходила жизнь… что у него есть? Конура на улице Пекарей, дешевая, под самою крышей. И когда по весне голуби ворковать начинают, то сквозь крышу слышно и воркование, и цокот голубиных коготков, и хриплые кошачьи вопли. От воплей просыпается старуха, которую Гавел и в мыслях своих матерью не называет. Она сползает с кровати и тянется за палкою…
Себастьян к счастью для себя о высочайших планах понятия не имел и, сидя на кровати, пересчитывал розы. Очередную корзину доставили поутру. Меж тугих бутонов, посеребренных, видать, для пущей красоты, белел конверт, который хочешь или нет, а придется в руки брать.
И тогда, в храме, где уже не осталось ни росписей, ни статуй, а сквозь каменный пол пророс вьюнок, Себастьян показал сокровищницу, полную до краев разноцветными стеклами.