Познаньский воевода был красным, точно рак, и нервным. Он озирался, щипал себя за подбородки и то и дело оглядывался на спутницу…
— Вот посмотришь, Лихослав совсем не такой! — сказала Аленка, вытаскивая из кармана еще один трюфель.
Лизанька поднялась, испытывая преогромное желание взять что-нибудь тяжелое, к примеру вон ту белую, в цветах, вазу и опустить на черную акторкину макушку.
…готовится встречать с претензиями, которые с ходу выплеснет на Греля, обвинивши его и в совращении ея, невинной девицы, и в обмане, хотя видят Боги, он был честен, и в загубленной молодости. И будет говорить громко, тонким визгливым голосом, обнимая одной рукой живот. А живот у Лизаньки появился как-то рано, выпятившись этаким шаром.
Женщина улюлюканьем, свистом подгонявшая лошадь, походила на безумицу. Вот только Грель Стесткевич на свою беду знал, что между безумием и одержимостью разница имеется.
Красавицы слушали Эржбету, затаив дыхание.