Ему никто не ответил – возражения не имели уже смысла, согласие ничего не меняло, и конечный рубеж в любом случае был уже в действии.
– Уходите прочь, – повторил Курт и сделал шаг от двери вслед за рыцарем, поднявшимся на ноги. – Я этого не хотел, господин фон Зайденберг. Вы сами напросились… Бруно, назад.
– Волк? – переспросил он, нервно дрогнув губами, и, покосившись на невозмутимую вороную у стены, чуть свел брови, сдержав удивление. – Странно.
– Говоришь то, что Молот Ведьм хотел бы услышать, – констатировал охотник, распрямившись. – Строишь из себя саму невинность.
– У него пожелтели глаза, – едва слышно пояснила Амалия, когда Курт обратил вопросительный взгляд к ней. – Стали, словно у… у зверя… и вытянулись когти… Он так взглянул на меня, будто ни тени человеческого разума не осталось… Я выбежала и заперла за собою замок, и смотрела в окно, чтобы знать, что происходит. Он катался по полу, точно от страшной боли, рвал одежду и собственное тело…
– Если б они тебя не породили, – пояснил Курт доброжелательно, – тебе не стало бы ни хуже, ни лучше. Тебя не было бы. Ты просто не обрел бы жизни, ты ее не потерял бы. В этом смысле незнакомый попутчик, спасший тебя от нападения разбойников, заслуживает благодарности куда больше: он не дал тебе утратить уже полученную жизнь. Потерять то, что ты уже смог оценить. Твое рождение есть лишь потакание желаниям твоих родителей размножиться, а чувствовать себя обязанным за подобное – глупо.