– Принимается, – кивнул Курт. – Будем считать, что я всем вам верю, и среди вас нет злобных малефиков, по ночам читающих заклятья призыва ликантропов… Итак, деревенщина, беглые любовнички, одинокая мамочка с ребенком, торгаш…
– А тело? – уточнил Бруно; ее передернуло.
Надежды Ван Алена на сей раз оправдались всецело – временами Импала в своей кладовке раздраженно топталась и настороженно фыркала, за стенами сквозь голос вьюги по-прежнему слышался то близкий вой, то чье-то озлобленное рявканье, однажды в доски двери что-то царапнулось, но никаких попыток нападения более не предпринималось. Макс Хагнер, вопреки ежесекундным опасениям, не выдал своего присутствия ни звуком, и, выпроводив наконец прочь обессилевшую от слез трактирщицу с мужем и рыцаря с охотником, Курт поднялся в комнату наверху, дабы оценить обстановку самолично. Амалия держалась вполне достойно, связанный волчонок на полу выглядел испуганным и напряженным, однако в целом все шло неплохо, и в трапезную залу он возвратился, облегченно переведя дух.
– Это как то есть – без суда? – насупился староста. – Сказано ж вам было…
– Сдается мне, если тебя изловит свирепый малефик-людоед и начнет подрумянивать на сковороде, ты станешь интересоваться у него, по какой причине он избрал именно тот, а не иной рецепт, – буркнул охотник и, умолкнув, замер, вслушиваясь.
– Что слушать? Что тут можно… Господи! – в сердцах выдохнул фон Зайденберг, пристукнув по столу кулаком. – Это немыслимо!