– Ладно, – буркнул я. – Будем считать, что вся эта самодеятельность нами согласована.
– Кажется, дети неплохо понимают друг друга, – хмыкнул Заурен.
– Тебя? Не смеши. Если тебя прогонят из ангелов, тогда я не знаю, кто там у вас соответствует стандарту. Совсем святые. Все в белом и пылают постоянно.
Я посмотрел на висевший на стене календарь.
– Тогда надо было еще при жизни научить своего сына отличать добро от зла, – сердито буркнул я. – Кто виноват в том, что он дожил до двенадцати лет и не различает эти понятия? Я, что ли? Конечно, черти плохие, валите все на нас! А люди безгрешны! Воруют? Черт соблазнил! Грабят? Черт виноват. Взятку взял? Лукавый попутал. Ну да, Лукавому делать больше нечего, как стоять над плечом взяточника и нашептывать ему: «Возьми деньги, ну возьми. Ну что тебе, тяжело, что ли? Тебе дают? Так бери!»
Что там собирался ответить мне на это майор, осталось навсегда загадкой, поскольку тут же раздались выстрелы. Звон разбитого стекла. В плечо довольно ощутимо толкнуло. Потом в районе сердца. Вот зараза, а это больно. Никогда не думал, что это так больно. Я качнулся, не в силах стоять под такими ударами. А сквозь разбитое стекло уже выпрыгнул Павел Константинович. Выпрыгнул и замер, уставившись на меня. Я же, совершенно не собираясь умирать, спокойно стоял перед мальчиком и разглядывал дырки от пуль в собственной рубашке. Картинка, видно, была еще та, поскольку сейчас на меня смотрели все, находящиеся в комнате. Я сунул руку за пазуху и просунул пальцы в две дыры в рубашке напротив сердца. Пошевелил ими и посмотрел на ошеломленного главаря.