Коваленко прислонился спиной к простенку, молчал. На него было лучше не смотреть.
Женька протиснулся в слуховое окно, призывно зашипел – сидящий у двери сержант обернулся.
– Давай, давай, Жека. Они шустрые, уйдут, – Катрин все еще всматривалась в темноту, словно там что-то разглядеть возможно.
Лошадь и неизвестные одинаково застыли, уставившись на явившуюся из-за повозки засаду.
– Фух, вот он – дом. Пойду, кофе сварю, – пообещала довольная невеста.
– Вы, товарищ старшина, немножко не объективны, – мягко намекнула Катрин. – Руки у меня нормальные, продукты не роняю, ножи тоже. Если ваша фронда к чему иному относится, так товарищ полковник в прошлом человек искусства, глубоко интеллигентный, знаток театра и прочих изящных искусств. Можете его после войны за лацканы взять, тряхнуть и спросить: что ж ты, гадина трусливая, ручки бабам чмокал и в Москве отсиживался, когда мы в атаку ходили? Или он тоже автомат порой брал, не брезговал? Ну, когда было нужно?