– М-да, что такое «тамошний» и кто такое «пришлый», – Катрин по-кошачьи чихнула и потерла переносицу. – Ты, Жека, допрашивая, держи в уме, что наш немецкий друг себя здесь как дома чувствует. Отчего-то. Конечно, Лемберг своим гостеприимством на всю Европу известен, но все-таки странно…
Цепок и настойчив оказался доктор Визе – очень желал причины тех смертей и болезней распознать. Да вот хрен ему. Петро точно знал, что не в легких и бронхах дело. Тоска сжирала остатки «Versuchen». Немыслимо тянуло к тем двум лунам, к сиянию звезд и безбрежному небу. У Петро еще и Анка там осталась, но о небе да воздухе легком и Андре шептал, и Алжир…
– Ей-то зачем вопить? Просто поцелует мужа.
…Автоматчик выл невыносимо – изо рта в черном окаймлении трикотажа брызги летели, как из лейки душа. Хватался за сломанную ногу веселый зелено-курточный хлопец и одной рукой пытался кургузую «ксюху» на цель наставить. Отпустил бы ты конечность, бандера травянистый, куда она, поврежденная, денется…
Улыбалась она столь отвратительно, что вообще смотреть невозможно. Кныш не выдержал – попробовал ударить лбом в красивое лицо. Катрин, несомненно, этого ждала – встречное, снизу вверх, движение плеча – бандеровца подбросило, на ногах он не устоял. Рухнул, отлетел табурет и кружка с недопитым чаем. Плюясь кровью и матерясь, Кныш елозил по полу, пытался достать мучительницу сапогом и орал. О суках и «видьме», о нимце клятом, о шибеницях для москалив и воле народу, про те, що за все розплата прийде…
На том заснеженном выгоне пришла Грабчаку мысль, что все это надолго, а то, не дай бог, и вовсе навсегда…