— Я как раз обсуждал это с маршалом, когда вы пришли, — отвечает мой муж, выходя из ванной. — В начале следующего месяца, вероятно.
Дело в том, что муданжцы супротив среднего землянина чудовищно суеверны. Я понимаю, конечно, что в отличие от нас у них это предписано государственной религией, но всё равно можно было бы и поубавить. Вот, например, есть этот ужасный запрет на фотографии маленьких детей. То есть, как я выяснила, фотографировать в принципе можно, если уж очень приспичит. Но фотографии следует хорошенько спрятать, чтобы никто их не увидел, пока ребёнок не подрастёт. Лучше даже самой не смотреть. А то, дескать, чужие люди проклянут или боги позавидуют или ещё сто двадцать восемь несчастий.
Однако на улице — это ещё полбеды. Беда начиналась в помещении. Если в трактире охранник ещё может раствориться так, чтобы я его не замечала, то, например, у Янки в больнице уже никак. Или у больного дома.
— Ничего если я превращусь? — гнусаво кричит Хос из — за сугроба. — Мне так будет удобнее!
Она смущённо пожимает плечами. Потом снова собирается с силами и продолжает.
Эцаган ржёт и подмигивает мне. Я ему грожу кулаком.