Да я же с него навернусь, как нечего делать!
Немного подождав, духовник повторяет своё повеление на муданжском, и хотя делает он это шёпотом, меня швыряет вперёд так, что я еле успеваю затормозить об бортик ванны и не полететь головой вперёд.
— Она ведь женщина, — недоверчиво замечает Кир.
— Надо с этим заканчивать, ты так у меня до старости не доживёшь, — ворчу. — Я там сижу в монитор туплю, ты тут унгуц перебираешь…
— Почему трудно? — поднимает брови Ирлик. — Мне эта штука сама предложила. Я там искал в книжке слово, а она мне говорит, мол, в книжке не нашла, поискать в других местах? Ну и нашлось оно в том разговоре. Я, правда, сначала не понял, что это разговор, раза четыре прочитал с начала до конца, пока дошло.
Учок поднимает мохнатую лапу и протягивает её к Алэку. Я в ужасе прижимаю ребёнка ближе. Хвоя колышется как бы в такт дыханию, меня прошибает пот, я пытаюсь шагнуть назад, но не могу, ноги приросли, Алэк принимается хныкать. Я загибаюсь вся сама в себя, лихорадочно заворачивая ребёнка в полы шубы, пуговицы брызжут веером во все стороны. Нет — нет — нет, только не мою деточку! Учок вздрагивает от удара пуговицы, наклоняется ко мне, задевая мохнатым клювом мои волосы, и всё — таки дотягивается лапой до Алэка. Гладит его по голове. И вдруг вся хвоя падает на землю вместе с Айшей, свет меркнет, и мы остаёмся в полной темноте и тишине, Алэк возмущённо сопит у меня на руках.