Каменные дома, стоявшие на Московской, сменялись солидными деревянными, тоже под железом, за ними шли уже крытые дранкой, а на другом берегу кое-где виднелись и соломенные крыши, зачастую с жердями поверху. И на всех — резные наличники и коньки, где-то явно «заказные», а где-то сделанные для себя, для души.
— И это еще не все, сейчас я передам снимок на планшет… вуаля, можете рассмотреть себя на экране побольше. Если вы считаете, что это подстроено, придумайте любой другой кадр.
— Ну, угораздило не меня, а моих предков, деды-прадеды служили в Русско-Американской компании. Форт Росс, Калифорния — может, слышали?
Сверху оказались телеграмма от неугомонного Собко из Новониколаевска о том, что путеукладчик будет готов к зиме и пара писем по работе, а также пришедшая кружным путем эпистола из Шушенского с просьбой провести предварительные переговоры с «экономистами» насчет газеты.
Одна из комнат общежития Петровской сельхозакадемии, вернее, Московского сельскохозяйственного института — академию разогнали несколько лет тому назад за революционные настроения — была набита под завязку соучениками Савелия Губанова. Говорили все разом, пытаясь доспорить недоспоренное ранее. Высокий и нескладный Савелий горбатился в углу, подпирая косяк двери и нависая над одним из немногих стульев в комнате, на котором, закинув ногу на ногу и покачивая носком сапога, расположился я.
Мы сидели на траве, подальше от аллей, по которым катили экипажи «всей Москвы».