— Они ведь всех опрашивали, — после долгого молчаливого сидения произнес отец Афанасий. — Всех. И писарь все писал… писал… писал…
— А ты уверен, что это не ловушка? Что татары нас специально не выманивают, привлекая этим соблазном? Они же явно лагерь свой не бросили. Вон сколько вещей осталось лежать. Сколько всякого имущества. Да и коневоды с заводными меринами никуда не делись. Соблазн. Не так ли?
— И то верно. Ладно. Мне тут сказывали, что ты добро посидел в своей крепостице. Ту, которую ты поставил на зло воеводе, — хохотнул он. — Много разбойного люда и татар побил. Это славно и урок для многих. Да и лампу добрую ты удумал. Посему я и пригласил тебя. Дабы наградить. Отныне поместье твое в вотчину передается за сиденье осадное.
— И где же ты научилась? Почему раньше молчала?
— Наверное подался бы в бега. Хотя — видишь — пока сидишь тут. Так что не знаю.
— Это ты мне говоришь?! Кто из нас гуманитарий?