Татары – рыжие от солнца и пыли, в рваных тюбетеях и истрепанных покрывалах поверх одежды. Широколицая мордва. Босоногие киргизы с привязанными к спине пожитками. Удмурты-смугляки. Сбитые в толпы цыгане – эти шагали резвее и глядели бодрее всех, привычные к бродяжьей жизни. Белобрысая немчура из-под саратовских степей.
Откуда все эти слова на язык свалились, Деев и сам понять не успел, да только в тот же миг раскрыли пацанята рты от уважения и сгрудились вокруг него с преданными глазами: в секунду все решили. И Деев вернулся с базара без еды, но с очередным пополнением.
– Это вам, пролетариям, ошибаться дозволено, – ответила неожиданно жестко. – А мне – нет. Происхождение не позволяет.
Так и кормили людей – полными мисками. Детям, кто ниже раздаточного стола, давали полпорции, а кто дорос или выше – по полной. Ложек ни у кого не было, и пили суп через край, прихлебывая. Миски вылизывали за собой так, что мыть не приходилось.
Деев сел поверх, откинулся на спинку и посмотрел на Белую. Впервые он видел ее разгневанной – не ехидствующей или обвиняющей, а задетой за живое. Красива сейчас была удивительно. Еще более удивительно, что комиссар гневалась, а Деев был совершенно спокоен.
– Резвись-живи, сударики косопузые! – вопил безостановочно одну и ту же фразу Ёшка Чека. – Резвись-живи!