Деев попытался высвободиться из цепких женских пальцев, но они – как железные, держат капканом.
– На всякий случай для вас приготовили. И все равно – возьмите.
Думал, последняя моя вольная ночь: завтра разберутся – и загребут меня. На тюрьму надежды нет – тюрьмы-то забиты до отказа. Значит, лагерь. И веришь ли, дед, страха не было. На сердце – тихо и радостно, будто праздник завтра. Только руки с ногами отчего-то заледенели, хотя и жара стояла. А страха – не было.
Стало неловко от интимной картины – желая занять глаза и руки, поднял сброшенную на пол алую тряпку, развернул. А то и не пеленка вовсе – знамя: по окантованному желтым шнуром кумачу раскинулись вышитые крупно буквы “Смерть буржуазии и ее прихвостням!”.
– Где уголь?! – кинулся Деев к деревянному зданьицу вокзала.
Она приникает к нему властно, и он подчиняется – опять, в десятый и сотый раз…