Всех мальчишек Фатима называла Искандерами: малолеток из штабного, подросших ребят из пассажирских вагонов. Не про себя, не тихо и в сторону, а громко и вслух. А еще обнимала и целовала.
Это воцарившееся между ними согласие тоже успокаивало. Будто мед и мыло можно было купить на ближайшем базаре за три копейки. Будто мед и мыло могли помочь.
Да, докатят. Только четыре сотни останутся потом под крышей, кашу эту молочную лопать, а одна сотня – на улице. И аккурат же через полмесяца – зима.
Забряцали, напрягаясь, сцепки. Колеса лязгнули по рельсам, и эшелон пополз, тяжело скрипя металлом и деревом.
Белая вспоминает сотни вагонов с продовольствием, замерших на железной дороге в ожидании паровозов. Качает головой: не знаю.
И скитальцы знали, что рельсы ведут в Ташкент, – многих Деев отвадил на станциях, где пытались они приклеиться к поезду, честной просьбой или украдкой. Самые же отчаянные пускались в переход по пустыне на своих двоих, по шпалам, – и нередко на перегонах “гирлянда” нагоняла таких безумцев, полуживых от голода и жажды. Взрослых Деев не брал. Детей – брал. Белая не перечила: еды не осталось, и новички не могли никого объесть.