– Конечно нет, но симптомы сотрясения мозга общеизвестны, – пожал я плечами. – Кажется, череп у вас не пробит, но может быть трещина.
Вопрос – зачем вдруг крестьяне с оружием в руках выдвинулись из деревни, очевиден. Подкараулят наш продотряд, «замочат» всех до единого, а все, что Кузьма и его товарищи купили и обменяли, вернут себе.
В Архангельской и Вологодской губерниях объявлено военное положение, а в тех, что примыкают к ним (стало быть, и нас тоже) приказано «ставить всех коммунистов под ружье». Впрочем, мы и так стоим под ружьем.
– Требовать, подполковник, вы будете от своей жены! – жестко сказал я. – А для Всероссийской чрезвычайной комиссии вы слишком мелкая сошка, чтобы она обращала на вас внимания. Вы – уголовник, избивавший женщину. Не исключено, что вы еще и скупщик краденого.
Штат нашей редакции увеличился, но сама газета стала выходить реже – не пять раз в неделю, а три, а порой только один раз. И то, что выходило, порой вызывало хохот читателя, потому что бумага была то желтой, то розовой. А что поделать, если позакрывались все писчебумажные и картонажные фабрики, и нам приходилось использовать старые запасы типографии, предназначавшиеся для ценников и афишек?
– А кто же тогда, если не чекист? Можешь не волноваться – ставьте к стенке, я ничего не скажу. И еще – можете меня бить или что там у вас?