Все еще полуослепший, я с трудом поднялся на колени и рванулся в сторону. Палаш пронесся мимо, но сопровождался он не свистом, а тяжелым, монотонным гудением. Так может гудеть воздух перед грозой. Так гудит остывающая после выстрела пушка. Так гудят крылья смерти.
Фойрмейстер напыжился, едва ли не задрав голову. От этой никчемной спеси передернуло, кажется, даже молчаливого хауптмана.
Он спросил это таким голосом, что я запнулся, и новая порция обидных, но нужных слов замерла где-то на полпути из легких к горлу.
— Я могу помогать. Никто не примет меня за жандарма или тоттмейстера. Могу быть курьером, могу ждать…
И Макс, наконец, улыбнулся. Улыбка коснулась его губ, осторожная маленькая улыбка.
— Отчего же фойрмейстеры стали общим врагом? — помедлив, спросил фойрмейстер.