— Дурак ты, Мишенька, — в голосе Рысиной звучало искреннее сожаление, — был мальчик умный, а вырос — дурак-дураком? Выёживаешься, как институтка на панели. А на самом деле…
Человек закопошился, пытаясь выполнить команду.
— Боли есть? — спросил Сергеев, догадываясь, что услышит.
Водка не брала. Истомин смотрел на него круглыми, как у совы, трезвыми глазами, и Сергеев понимал, что при всей своей дружелюбности и приятности в манерах, не только для совместного пития и воспоминаний о безвозвратно ушедших молодых годах, затеял эти посиделки Константин Олегович. Точнее, уж совсем не за тем.
— Пошли, — сказал Сергеев Молчуну и они, выбравшись из своего укрытия, состоявшего из поваленных телеграфных столбов, двинулись напрямик к цели своего путешествия.
— Мы не опоздаем. А если опоздаем — Блинчик подождет. Он сейчас икает, бедолага. Ну, так что? Послушаешь?