— Мы не опоздаем. А если опоздаем — Блинчик подождет. Он сейчас икает, бедолага. Ну, так что? Послушаешь?
— А я бы с тобой пить не стал…Что ж ты, коллега, на людей охотишься? Нужда заела? Работы в Москве нет?
Ужин, разговоры о прочитанных книгах (грех безудержного книгочейства Сергеев сохранил с младых ногтей, и отказываться от него не собирался), совместные просмотры новинок кино. Театры, в которых Плотникова неизменно производила впечатление на всех пришедших на встречу с Мельпоменой мужчин, своей манерой держаться даже более чем своей внешностью. Потом они ехали в его квартиру и занимались любовью. Литература, кино, театр, секс. Порядок мог меняться — суть никогда. Ничего личного. Стерильность, лишенная запахов, кроме запахов разгоряченной плоти и ее гвоздичных сигарет.
Маргарита Леонидовна была удивительно похожа лицом на печальную английскую лошадь. Сергеев впервые видел ее вблизи: фотографии в газетах, где госпожа Блинова крайне редко маячила на заднем плане, как элемент пейзажа, не давали подробного представления об этой даме средних лет. Если самого Титаренко, несмотря на его поджатый рот и подбородок, похожий на дверцу сейфа, можно было посчитать внешне нормальным мужчиной, то с его сестрой природа обошлась суровее. Высокая, костлявая, угловатая, как кубик Рубика, что не мог скрыть изящно скроенный брючный костюм от Дольче и Габбано, с мочалкой из редковатых рыжих волос на голове — она влетела в палату, смешно семеня ногами по серому линолеуму пола, раньше, чем сидорчуковский ординарец, Лаврик, до конца распахнул перед ней дверь.
Около полуночи Вика ушла, поцеловав Сергеева в щеку и помахав Блинову ручкой на прощание. В палату, сразу после ее ухода заглянула дежурная сестра и тут же пришла санитарка для выполнения вечерних гигиенических процедур. Сергеев, уже полностью ходячий, удалился в туалет самостоятельно, а Владимир Анатольевич, матерясь в полголоса таки воспользовался уткой и мокрыми салфетками.
— Ну, кто на что учился! — отшутился Михаил.