Тут Таборлин говорит: «Раз ты такой смелый, верни мне мой посох прежде, чем мы начнем поединок!»
— Не особенно. Смотря кого спросить. Но хотелось бы думать, что глаза у меня чуточку раскрылись.
И, поскольку прятаться было больше не от кого, я принялся играть. Целый день напролет я почти ничего не делал, только играл. Я почти месяц провел без музыки, и мне ее так не хватало — вы себе и представить не можете.
Я улыбнулся так широко, что лицо заболело.
Я пытался не думать о том, что знал со времени работы в медике. Любое глубокое ранение кишок — долгий и мучительный путь к могиле. Опытный медик с нужными инструментами еще мог бы что-то сделать, но я был далек от мест цивилизации. Все равно что кусок луны пожелать.
Я заговорил снова, и ветер опустил ее на подушки. Я сделал разрывающее движение, и серебряное пламя, некогда бывшее моим дыханием, сделалось тремя нотами оборванной песни и умчалось играть меж деревьев.