Темпи подошел к Дедану вплотную, так близко, что мог бы его обнять. Дедан был на целую голову выше, шире в плечах и плотнее в груди. Темпи смотрел на него снизу вверх, без намека на какие-либо эмоции. Никакой бравады. Никакой насмешливой улыбочки. Ничего.
И мы устроили великолепный кутеж, подобного которому я с тех пор, считай, и не видывал. Мы ели и пили, и я радостно платил за все сполна. Единственная вода на столе была та, что в мисках для мытья рук. В наших бокалах плескались только старые винтийские вина, черный скаттен, прохладный медеглин, сладкий бренд, и каждый тост, что мы поднимали, был за глупость Хемме.
Я решил написать ей письмо. Я все объясню, как бы глупо или невероятно оно ни звучало. Я достал перо, чернила и положил на стол лист хорошей белой бумаги.
Она помолчала, словно обдумывая свои слова.
Он, глядя в землю, ткнул себя в грудь и помотал головой.
— Я знаю, вам трудно это понять. Тем труднее, что вы даже никогда не пытались представить, что можно думать иначе.