Из темноты показались изрядно помятые друзья, у одного был надорван воротник, у другого краснела царапина на подбородке. Все опять чинно сели у костра и замолчали, глядя в огонь.
Ну что он заладил одно и то же! Убить тебя, убить тебя — как заезженная пластинка. Но я сам виноват, надо спрашивать более умело, как у тупого компьютера. Кстати, почему он так тупо и односложно отвечает? Впрочем, понятно. Он меня ненавидит, я его вернул в это тело, он не может не подчиниться мне, но и помогать мне не хочет, а потому отвечает так скупо. Ладно, сучонок, я тебя все равно перехитрю!
Нож вошел ему в сердце легко, как в масло. Я, когда представлял этот момент — то, как я буду казнить негодяя, видел, что отрезаю ему части тела и он умирает в муках… Но разве мне от этого станет легче? И я просто убил его. Он дернулся пару раз и затих.
— Почему вы так беспрекословно слушаетесь Маннааона? Кто он вам?
Подошли мои спутники, с едва сдерживаемым отвращением держа в руках стопки кизяка, а Бабакан с Караном уже натаскали камней от речки и выстроили из них что-то наподобие небольшого очага, пригодного для того, чтобы поставить на него котел.
Каран схватил со стола половник, которым наливали из большого деревянного бидона молоко, и треснул по лохматой голове Бабакана. Тот взревел, закашлявшись и поперхнувшись молоком, и кинулся за стражником. Тот быстро улепетнул за сосну, и они начали кружиться вокруг нее, как Карабас-Барабас и Буратино.