— И поэтому вы спасли меня от Мильтона и его собратьев?
У фабриканток нет самых ранних воспоминаний, Архивист. Все двадцатичетырехчасовые циклы у Папы Сонга были так же одинаковы, как и блюда, которые мы подавали.
Слишком я стара для таких дел, мрачно-хмуро сказала Мероним.
— J’ai nommé le poney Néfertiti, d’après cette reine d’Egypte qui m’est si chère, — ответила она и отвернулась.
— Нет, гением в Шотландии признается лишь англичанин, который случайно угодил в дом престарелых.
Почему Гуз так лгал? Почему он так настаивал, что никто другой не должен меня видеть? Ответ приподнял засов на двери обмана, и ужасающая правда распахнула ее ударом ноги. А состояла эта правда в том, что доктор мой был отравителем, а я — его жертвой. С самого начала «лечения» доктор постепенно убивал меня своим «лекарством».