Адмирал четко помнил свой последний разговор с императором перед отходом эскадры в Архипелаг и сейчас еще раз искренне восхитился его предвидением. Турецкий флот оказался именно в Чесме, куда он и подошел с эскадрой, и точно в эти дни, на которые ему строго указали.
Вот Рейстер и попал под их влияние — поначалу крепился, пытаясь переупрямить таких же спокойных оппонентов. Потом сломался от безысходности — отрастил бороду, бросил курить, ибо то никонианская зараза, и напоследок, шокировав всю лифляндскую родню, принял православие в его кондовой форме, дореформенной. Имя свое переиначил на русский лад, а потом и невесту ему подыскали — из богатых купцов-староверов.
— Нам бы только поближе к османам подойти и в упор дать залп! Поднять сигнал — гнать на неприятеля!
Правда, Дмитрий Васильевич иной раз с царственной цепи срывался, русская душа — она мятежная, в недельный загул уходил, с водкой и бабами. Раз в год, на большее секретарь не решался — секли потом страшно его казаки-конвойцы в полной тайне. Лечили…
Жена стала исступленно целовать его грязное тело, крепко прижавшись, а он не стал сдерживаться в ответ — это была его женщина, и телом, и мыслями, и делами, а теперь и душой…
Только заорать во весь голос не вышло — душа внутри возопила ревом, знакомым еще по войне с пруссаками. Под Цорндорфом в него целился из пистолета тевтон — он тогда присел, и выпущенная в упор пуля только чиркнула по волосам, сбив шляпу. И сейчас почти такое же ощущение, при котором душа оледеневает…