Я старался не показывать своего раздражения остальным членам моего отряда и пока у меня это получалось. Впрочем, дневное время суток пролетало для нас относительно незаметно. Каждому было чем заняться во время вынужденного простоя. Рыжий взял на себя заботу о больном, варил для него наваристый бульон из зайчатины и оленины, для чего-то вываривал еловую кору вместе с хвоей и получившееся варево опять же вливал ниргалу, да и остальных заставил выпить по кружке. Судя по дико перекосившейся физиономии гнома, на вкус варево было не из приятных. Тикса перебирал свою коллекцию камней и выцарапывал на их боках понятные только ему символы, изредка отрываясь от этого занятия для того, что собрать под снегом несколько жидких охапок травы и задать корм лошадям. Животные от такой пищи в восторге не были, но все же жевали, хотя было понятно, что долго на этом корме они не протянут. Ниргалы выполняли всю остальную работу — собирали дрова для костра, ставили силки на заячьих тропах, даже умудрились подстрелить молодого оленя, мяса от которого до сих пор было не съедено даже наполовину. Охромевший ниргал вновь щеголял полным доспехом — его ногу я осмотрел и обнаружил, что он умудрился загнать себе под колено обломок ветки, достаточно тонкий, чтобы пройти сквозь сочленение ножного доспеха и звенья кольчуги. Сейчас, помеха была уже устранена, рана очищена и залечена, доспехи вернулись на место, опять превращая ниргала в подобие железной статуи.