Но его неподвижность была обманчива. Все чешуйчатое тело было напряжено, хвост изогнут и едва заметно подрагивал.
От неприятной догадки, посетившей меня еще в самом начале этого меланхоличного рассказа, у меня то и дело пробегала дрожь по позвоночнику. Неужели все так просто?
И далее шла молча, не реагируя на разгулявшееся воображение Констана, который, придя к выводу, что нападение чудища дело уже решенное, перешел на описания своих страшных предсмертных мук, от которых бы испортилось пищеварение даже у опытного некроманта. Про себя я отвлеченно думала, что с такой фантазией парню не в маги, а в хронисты надо идти, а если же у него и склонность к рифмоплетству есть, то вовсе — прямая дорога в менестрели…
Не знаю, что полагалось чувствовать юной сироте, которая только что была представлена своему внезапно обретенному отцу, но не успела я перевести взгляд на Сальватора, как меня обуяла такая лютая ненависть, что я едва справилась с желанием вцепиться ему в волосы и, по меньшей мере, откусить нос.
Вернулся он поутру, в дурном расположении духа. Покрасневшие глаза и встрепанный вид чародея свидетельствовали о том, что ночь выдалась тяжелая, а беспорядок в одежде — что суккуб без боя не сдался.
— Так-с, — задумчиво произнес бургомистр. — Стало быть, мы приехали сюда зря.