Перси открыл было рот, но я велел ему заткнуться. К удивлению, он подчинился. Я обратился к Андерсену.
Однако на полпути к дому это чувство опять стало сильным. Как моя «мочевая» инфекция. Мне пришлось припарковать «форд» у обочины, выйти и пробежать почти с полмили, опустив голову, работая локтями, и дыхание, вырывающееся у меня из горла, было горячим, словно я согревал его под мышкой. Потом наконец я действительно почувствовал себя нормально. Я потрусил назад, туда, где припарковал свой «форд», а половину пути прошел, и пар изо рта поднимался в морозный воздух. Приехав домой, я передал Дженис слова Джона Коффи о том, что он готов и хочет уйти. Она кивнула с видом облегчения. Стало ли ей легче? Не могу сказать. Шесть часов назад, даже три, я бы знал, но тогда уже нет. И это было хорошо. Джон все повторял, что он устал, и теперь я понимал почему. То, чем он владел, очень утомляет. И заставляет желать отдыха и тишины.
— Да, все прошло, — ответил я и уехал, всю дорогу напевая песенки вроде «Приходи, Джозефина, покатаемся в машине» или «Мы богачи».
Она отодвинулась от него и заглянула ему в лицо.
— Он ведь большой, так? — поинтересовался Дин.
Мои сомнения росли стремительно, пока мы ехали. Я просто не понимал уже, почему сделал то, что сделал, или почему заставил остальных ехать со мной в эту безумную ночную поездку, и я не верил, что у нас есть шанс выйти сухими — ни малейшего шанса в рай с грехами, как говорят старые заключенные. Но я не высказал вслух ничего, хотя мог бы. Окончательно мы потеряли контроль над ситуацией, только когда подъехали к дому Хэла Мурса. Что-то — наверное, какие-то волны восторга, исходящие от гиганта рядом со мной, — удержали меня от того, чтобы постучать в крышу кабины и закричать Харри, чтобы поворачивал назад и ехал в тюрьму, пока еще есть время.