– Я что, ее ангел-хранитель? – Потом улыбнулся ей. – Если хотите подождать, можете зайти и посмотреть на мои картины.
Я поднесла кончик сигареты к пламени и затянулась так, как это делал Джесси. Моя грудь взорвалась. Я закашлялась так сильно, что через минуту, кажется, чувствовала во рту вкус своих розовых и пористых легких. Джесси расхохотался и выдернул сигарету из моих пальцев, прежде чем я ее выронила. Он два раза глубоко затянулся и выбросил окурок в окно.
Я повернулся к ожидавшему неподалеку офицеру, и он открыл камеру, выпустив Джесси. Мы вместе вышли в комнату ожидания. Мы были одного роста, но в нем еще оставалась какая-то юношеская угловатость. Его лицо засветилось, когда мы повернули за угол. На какое-то мгновение я поверил, что он способен на раскаяние, что, возможно, чувства Джесси к Анне сделают его союзником сестры.
– На моем месте ты бы надела розовую юбку или полосатую?
Раньше я представляла себе, что в этой семье я только временно и скоро у меня будет другая, настоящая. В это было очень легко поверить: Кейт – вылитый портрет папы, Джесси – вылитый портрет мамы, а я – комбинация из оставшихся рецессивных генов. Когда в больничной столовой я жевала «прорезиненный» картофель фри и ела красное желе, то всегда оглядывала соседние столики в надежде увидеть своих настоящих родителей. Я воображала себе, как они заплачут от счастья, оттого что я нашлась, и отвезут меня в наш замок в Монако или в Румынии. Дадут мне горничную, пахнущую свежими простынями, собственного ретривера и отдельную телефонную линию. Самое смешное, что первым человеком, с которым я поделилась бы радостью, была бы Кейт.
Папа позвонил в семь вечера и спросил, хочу ли я, чтобы он меня забрал.