— На фронте, — ответил Гаор, настороженно издали следя за Хоботом, который ощупывал себе помятые бока и ругался.
— А вот пачка пустая у меня лежит, ничего?
— Первичная обработка, — кивнул Седой, — помню. Тебя сколько держали?
— Никто не понял. Мы работали. И оказались поставленными перед фактом. Рабочий зал набит генеральской сволочью в мундирах, орденов столько, что магнитное поле нарушено, мы оттеснены, и нас, жалких штафирок, в упор не замечают, а он даёт пояснения, как под его чутким руководством достигнуты столь внушительные результаты. Если б этот дурак ограничился трепотнёй! А он шикарным жестом врубает полную мощность и, отталкивая оператора, отключает автоматику защиты.
— Ладноть, мужики. Стой, не стой, здесь вы ему тама не поможете. Вернётся — расскажет.
— Спасибо, профессор. Я тоже помню. Ваша школа незабываема. Особенно тактичность и деликатность критики.