Гаор даже засмеялся от одного предположения, что здесь у него могут быть проблемы.
— Ты лучше переписать не забудь, — сказал Ларга, — и пусть он проверит, чтобы ты ничего не напутала. Двоечница!
Сквозь неудержимо накатывающую дремоту он слышал, как Пушинка собирала и куда-то относила его вещи и своё платье, как о чём-то говорила с Милкой и Матерью, но слова доходили смутно, оставаясь непонятными. Вот, вроде по шумам судя, легли и Мать с Милкой. Что, так поздно уже? А как бы ни было. От подушки тонко, еле ощутимо пахнет травами, будто набита ими, запах горьковатый и приятный, вот щёлкнул выключатель, и веками он ощутил темноту, чуть слышно звякнули кольца занавески.
Надзиратель наскоро обыскал их и подбодрил дубинкой.
Линк послушно выбежал из кабинета и успел закрыть за собой дверь их комнаты, когда позвонили. Он услышал, как бабушка вышла в переднюю и очень спокойно спросила.
Удар, ещё удар. По спине, по рёбрам справа, слева, по пояснице, по ягодицам, между ног… Последний удар заставил Гаора замычать от боли. Но выпустить перекладину и упасть нельзя, затопчет. Или велит встать и начнёт сначала. Ещё по спине. По рёбрам, снизу по груди, по животу, снова между ног, по пояснице. Сволочь, пусть бьёт, но если он его сейчас при всех дубинкой изнасилует — а спецвойска такое любят — то тогда точно только в унитазе топиться. По хребту, снова по рёбрам…