От врача Пацан пришёл хоть и малость обалдевший, с намазанными мазью лбом и шеей, но всё же человеком. А с сортировки… белый с голубыми губами, войти-то вошёл и рухнул без сознания.
Обычная работа и… и неужели вся поездка так пройдёт? В привычной работе, в мелких и, в общем-то, по делу — ведь в денщиках ему быть не приходилось — придирках, а потом опять в Аргат, в "Орлиное Гнездо" и ведь как ни крути, ему надо считать "Орлиное Гнездо" домом, не продадут его, уже ясно. "Ты мой и всегда будешь моим". И ведь так и будет. А значит, приспосабливайся, если хочешь выжить. А зачем выживать? Ради Вьюнка? Или чтоб выждать и вмазать Мажордому за все его подлости и паскудства? А договорится хозяин с дядюшкой, помирится и подарит тебя ему, и что тогда? Ведь за тебя децимой вся спальня ответит. Да и не тебе, палачу и подстилке, трепыхаться, это другим ты можешь врать, а не себе. И ощущая, что опять слишком близко подошёл к краю, за которым уже не серая пустота, а холодная слепящая и обжигающая своим холодом белизна, заставил себя думать о другом.
— А… лапают если? — тихо, почти шёпотом спросил Пацан.
— Машина? — уточнил Венн. И тоже стал серьёзным. — Что-то не нравится мне, как мотор звучит. Дашь мне твоего, чтоб наладил?
— Не ты, — защищался Гаор, — а зверь такой!
— Вот кривин сын, как есть лесовик дикой…