Здесь их ненадолго оставили одних. Строй сразу смешался. Торопливо, напоследок, о чём-то сговаривались, чего-то желали. Гаор пробился к Седому.
— И рвал? Говорят, там ягоды прямо вот так перед лицом растут, и рвать их можно. Правда?
— Ладно, — вздохнул Ворон, — будем надеяться… — и, оборвав фразу, ушёл.
Гаор качнулся вперёд, выставляя для упора руки. Сколько раз отжаться, ему не сказали, и он начал отжимания, готовый хоть к сотне, хоть… ни хрена себе господа развлекалочку устроили. Но это ладно, лишь бы опять лапать не лезли. Только сейчас до него дошёл весь ужас той, слышанной в отстойнике фразы: "купит тебя такой себе на подстилку, и спи потом всю жизнь у параши". Он не Тукман, за него так заступаться некому. Значит… значит, если опять полезет с руками, бить сразу. Хватит с него.
— А это что за хренотень? — сразу заинтересовались мгновенно собравшиеся вокруг болельщики, зрители и слушатели.
Всё как тогда, и… и всё… Он брёл за капитаном, заложив руки за спину и опустив голову, а в голове крутилось одно слово: всё, всё, всё… не было сил ни ругаться, ни о чем-то думать, даже страха не было, и всё ближе подступала серая непроницаемо плотная пустота.