Лицо у него было серьезным, будто и впрямь епископ полагал – сейчас с небес спустится ангел Господний, прекрасно говорящий на романском и мадьярском языках.
Юлий прикрыл глаза. Будто утонул в своих размышлениях, замерев на полушаге.
Руссиец невозмутимо слушал, не пытаясь даже возразить. Крутил в руках зажигалку, будто намеревался поднести Арнольду огонька, и ожидал лишь затишья.
– Если только я смогу овладеть Словом так, как должно.
– В каждом человеке похоронены тысячи других людей, – мягко ответил Антуан. – Десятки тысяч. Те, кем он мог быть. В каждом из нас спрятан и поэт и вор, и душегуб и святой, и моряк и летун. Нам не дано прожить тысячи жизней, мы выбираем из них одну-единственную, зачастую ошибаясь при этом. Но раз уж мы сделали когда-то выбор… надо помнить, кем ты мог стать. Надо нести в себе все свои непрожитые жизни.
– Достань железную да приложи, – посоветовал я. За голову нашего гениального толмача я не переживал, наоборот, повнимательнее теперь будет. Меня больше интересовал коридор, по которому мы шли.